Гуманитарные познания

Выводы Хойслера немаловажны для решения индоевропейской проблемы: он считает, что его анализ показал отсутствие оснований для выведения неолитических или раннебронзовых культур Центральной и Северной Европы из Восточной Европы (а также из Западной Сибири или Средней Азии); в Европе имело место непрерывное развитие культуры и населения («eine kontinuierliche Entwicklung der Kultur und Bevolkerung»)

Существенно также антропологическое отличие от Востока, на что обращает внимание и И. Швидецки. Не связаны, далее, распространение и.-е. шнуровой керамики, с одной стороны, и воинственных скотоводов — с другой. В самих пресловутых «боевых» топорах автор усматривает невоенный смысл (ср. аналогично Роулетт, см. у нас далее).

Относительно более мягкую оппозицию встречает концепция Гимбутас у нашего археолога Н.Я. Мерперта,

В том же направлении ориентируют нас и разыскания других ученых по самостоятельным, хотя и смежным (фонетическим) вопросам. Здесь уместно назвать работы И. Марвана над генезисом стяжения (контракции) в славянском, в которых говорится о праславянской древности явления. И если мнение автора о стяжении как одном из главных факторов разделения праславянского языка кажется преувеличенным и в принципе едва ли удачным, то его главный вывод о том, что фокусом (географическим центром) явления была

В последнее время в целом возобладала этимологическая концепция самоназвания *s\ovene ‘славяне’ как первоначально означавшего ‘ясно говорящие’ [108, 109]. Думается, что она более адекватно отражает древнее этническое самоназвание с его первостепенной актуальностью самоидентификации по принципу «мы» — «они», поэтому другая попытка, исходящая от историка Восточной Европы Г. Шрамма, с осмыслением *slovene как *Sloven(t)-n — от *SIovQta ‘Днепр’, т.е. ‘днеп-ряне’ [ 110], не может встретить нашего сочувствия ни с формальной стороны, ни со стороны этнолингвистической,

Само название реки Тиса, далее — название реки Темеш обладают не славянскими, но явно индоевропейскими признаками происхождения, без четкой языковой характеристики, возможно даже, что они принадлежат к тому потенциально над-диалектному гидронимическому слою, который носит название «древнеевропейской» гидронимии: *fisa или *fisia ‘спокойная’ или ‘просторная’, ‘прямая’, *tdtnisia ‘темная’ (тот факт, что эти названия характеризовали природные особенности

Отождествление индоевропейцев и поздненеолитической курганной культуры встретило отрицательное отношение и у других археологов, которые считают, что все дело — в точности абсолютных датировок и что якобы производные культуры в Европе практически оказываются одновременными с южнорусскими ямными погребениями, а не более поздними и не производными от последних [31, с. 6,7]. Далее английские археологи Коулз и Хардинг высказывают также свои сомнения в правомерности чрезмерного обобщения одной культурной черты — типа погребений и использования ее как показателя расового родства; они допускают, что погребальный курган — это своеобразная мода эпохи, а не признак какого-то «курганного народа», тем более, что курганные погребения широко известны «во времени и пространстве». В целом концепция смены населения и прибытия народа курганной культуры обязательно с Востока представляется этим авторам «квази-исторической интерпретацией» [31, с. 102]. Они располагают и конкретным материалом, свидетельствующим, что как раз Восток в существенных моментах сохранял значение архаической периферии, а не источника культурной инновации; так, в то время, когда на территории Западной Украины уже встречается культура курганных погребений в сочетании с культурой шаровидных амфор и шнуровой керамики, на Нижнем Днепре и в задонских степях все еще функционирует культура ямных погребений [31, с. 117]. Но наиболее серьезный критический анализ концепции М. Гимбутас с отрицательным результатом дал немецкий археолог А. Хойслер (ГДР), который пришел к выводу, что погребальные курганы архаических культур Греции не связаны с курганами Северного Причерноморья и допускают локальное объяснение, что подтверждается также косвенно [37]. Так же обстоятельно разбирает и затем отвер

* Вновь

Может показаться не лишенным интереса, что черты их быта, которыми история обязана в основном Аппиану, напоминают нам то, что другие древние авторы (Иордан, Псевдо-Маврикий) рассказывают о славянах — отсутствие городов, племенное разновластие . Разумеется, следует продолжать изучение структуры и динамики славянской ономастики Венгрии и прилегающего чешско-словацкого Подунавья. Но уже по богатым собраниям материалов в монографии Станислава «Словацкий юг в средневековье» бросается

Славянский слой в ономастике Подунавья существенно отличался тем, что непрерывно наличествовал здесь с древних времен, несмотря на иноязычные наслоения разных эпох, а также несмотря на предубеждения интерпретаторов (достаточно сослаться при этом на разноречивые суждения вокруг названия паннонской реки Bustricius, известного начиная с Равеннского Анонима, которое то приписывают иллирийцам, то робко догадываются о его полной славянской принадлежности ввиду изобилия рек и речек с названием Быстрица во всем славянском мире [24]3), и в общем никогда полностью не прерывался, вопреки самым неблагоприятным условиям. Освоенная

Сюда относятся, далее, осет. scenlsoenoe ‘вино’, др.-инд. sana — также в значении ‘опьяняющий напиток’, ср. топонимическое сложение Kivadvouc; В средневековом Крыму, название Алуштинской долины, что-то вроде ‘страна вина’, ‘винная’, толкуемое нами из индоар. (тавр.) *kim-sana — ‘винное’. Аналогию можно наблюдать в частично сатэмизированном др.-инд. sarkara-, безусловная редупликация более простой основы *каг — ‘камень’, пережиточно

В атрибуции плиниевского Morimarusa дакскому языку нас укрепляет довольно вероятная морфологическая параллель дакского топонима Sarmizegetusa (Птолемей), столица Дакии, древний город в Южных Карпатах. Название Sarmizegetusa не получило удовлетворительного объяснения (ср. попытку прочесть его как ‘город с частоколом’. Можно попытаться истолковать Sarmizegetusa как выражение, значившее что-то вроде ‘горячий источник’, с постпозицией определения (как и в Morimarusa).), причем

Исследователи древней истории области Норик, территориально в значительной части совпадавшей с нынешней землей Нижняя Австрия и некоторыми другими районами к югу, отмечают, что название Norici вначале принадлежало одному местному кельтскому племени и явилось производным от местного названия Noreia или вместе с последним — от имени богини Noreia. Вассальное в отношении Рима Норикское царство обладало в местных масштабах значительной силой и весом, следствием чего явилось распространение племенного названия